История шар-пея по кличке СУ Написал Владимир Кормаков
Вторник, 27 Февраля 2007
«Су» так меня назвали. Что это означает никому не известно, но мне моя кличка понравилась, а еще больше я полюбила ЕГО, своего хозяина, который так меня назвал.
Часть первая
Все началось в то утро, которое я запомнила на всю свою жизнь. Наевшись досыта, свернувшись в комочки, мы спали рядом с мамой, облизывая, она ухаживала за нами то и дело, тыкая нам соски в нос, заставляя кушать. Было уютно и тепло. Громкий грохот разбудил нас. Маму куда-то увели, но мы тогда так ничего и не поняли, все, а нас тогда, было четверо, сладко спали. Уткнувшись носом в самый дальний угол нашего жилища, я сопела вовсе свои могучие ноздри, храпя время от времени. Проснулась я от душераздирающих криков моих братьев и сестры, от страха я притихла и забилась в угол. Затем крик прекратился.
Потом резкий запах!
Это был запах крови!
- Да! этот запах! - Он въедался мне в ноздри, проникая вглубь до костей, до мозга пропитывая страхом каждую клеточку моего организма. Забившись далеко в угол, моей конуры, обнаружив тоненькую щель, я стала наблюдать, что происходит там. Там куда увели маму, там, где когда-то кричали мои однопометники, и там, откуда доносился этот резкий запах. Запах крови.
Тогда, я дала себе слово:
- Я ВЫЖИВУ, и ОБО МНЕ УЗНАЕТ ВЕСЬ МИР!- сказала я себе. Нужно бежать. Куда? Когда? Куча Вопросов, на которые я не находила ответ.
Наблюдая в тонкую щель, я видела, как кругом бегали люди и суетились. Посреди двора, где когда-то готовили еду, горел костер, а над ним крутили какие-то тушки, как я потом поняла, это были мои родные и близкие, моя мать, мои два брата и сестра, которых больше я никогда не увижу, которые не будут никогда сопеть, вылизывая меня своим шершавым язычком. От, увиденного я еще больше сжалась. По моей шершавой морде полились слезы. Мои глаза, слиплись, и очень сильно захотелось есть. Ни подавая, никаких звуков я дождалась, когда стало темно, и когда все разошлись, спать я тихо вышла, из конуры.
- Я ВЫЖИВУ, и ОБО МНЕ УЗНАЕТ ВЕСЬ МИР! – тихо повторяла я себе, обязательно выживу, и прочь побежала со двора. Не знаю, сколько я бежала, но помню одно, ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ, ЕСТЬ! Днем я скрывалась я в лесу, а ночью когда люди спят, я бежала. Бежать! Бежать командовала я себе, даже тогда когда не слушались лапы, когда от голода кружилась голова. Обессиленная от голода и долгих скитаний, подвернув, заднюю лапу я упала, понимая, что подняться, будет невозможно я начала выть. Я выла от обиды, на весь МИР, от боли в задней лапе, от страха быть съеденной, как моя мать и однопометники. И самое главное я начинала понимать, что это конец. От горьких слез, и я ничего не видела. Я очень хотела кушать, мне, было очень холодно и, я звала маму.
Я не увидела и не услышала ЕГО, когда он подошел сзади, и очень нежно взял меня на руки. Вначале я воспротивилась, а потом … Потом обессиленная изнеможенная, жившая одной мечтой ВЫЖИТЬ и ЗАЯВИТЬ О СЕБЕ НА ВЕСЬ МИР! И погрузилась в его объятия. У него на руках я уснула. Он принес меня к себе в дом, накормил и спрятал.
Часть вторая
Матго – звали его, моего спасителя и покровителя. Не знаю, чтобы случилось со мной, если бы не он. Наверно я бы умерла, со своей мечтой Выжить, во что бы то ни стало и заявить о себе на весь мир, либо меня бы съели, как моих родственников, но в моей жизни после долгих скитаний и несчастий появился небольшой просвет.
Матго! Это был невысокий, коренастый мужчина лет примерно 30. От него всегда веяло теплом. Это тепло проносилось по мне с необычайно высокой скоростью. Су – моя! Су – так называл он меня. Наверно он меня любил. Да! действительно любил, потому что все, что происходило с ним после моего появления невозможно считать благополучием.
В те далекие 50-е годы, у нас, в Китае, пришли к власти коммунисты. Я не понимала, почему Матго меня прятал. Прятал всегда и везде. Если мы с ним гуляли, то это было в мерзкую погоду и обязательно где-то, где не было никого. А я росла и была очень красива. Ярчайшего рыжего окраса, с черной надутой как у бегемотика мордочкой, великолепно посажены черные как маслины глазки, фиолетовый язык все во мне говорило, что я была, собака породы китайский шар пей. Вообще-то по натуре я добрая, но когда Матго грозила опасность, я была готова умереть за него. Не представляя свою жизнь без него, я кидалась на все что угрожала его жизни.
Слева и справа стоял лес. Моросил дождь. Под мокрыми деревьями еще лежал снег, серый, пропитанный холодной весенней водой. Мы бегали, резвились. Он бросал разные палочки, а я с огромным удовольствием приносила ему их. Во время очередного броска, я увидела какую-то тень. Насторожившись и нахмурившись в ожидании опасности, я начала присматриваться к тени. Да я не ошиблась. Это был Он. Это был наш сосед по комнате. Он всегда ходил в кожаном пиджаке и был необычайно злой. Его звали Кике. Работал Кике начальником кампании, под руководством Мао- Цзэдуна по уничтожению домашних животных с целью экономии продовольствия. Он преследовал всех владельцев животных, необязательно собак. Его жертвами стали кошки, воробьи, крысы, другие домашние животные. Кике выслеживал их, потом с вооруженными людьми приходил под утро, что-то громко кричал. Всех животных найденных в доме, во время обыска отбирали у хозяев, и отправляли на убой. Я не понимала что такое «УБОЙ» но была уверенна, что это было плохое слово. А хозяев арестовывали как будто они укрыватели, особых государственных ценностей. Сажали за решетку, потом их долго-долго никто не видел. И сейчас, за деревом прятался он КИКЕ. Злой и подлый человек. Он следил за нами, и хотел нас разлучить. Разлучить меня с Матго? С ним, которого я люблю больше всего на свете, который спас меня от гибели, с которым связаны все мои надежды. Этого я не могла допустить. В считанные секунды я бросилась за тенью. Полностью игнорируя, команды Матго я летела, что есть силы на опасность подстерегающую нас. Откуда во мне столько злобы проснулось, ведь меня никто никогда не обучал тому, что я тогда сделала. Догнав Кике, он бросился от меня прочь. Ухватившись за его стопу, я повалила его и начала кусать и грызть его. В этот момент передо мной опять всплыла картина моих родных и близких убиенных. В гневе я вырвала ему кусок икроножной мышцы, и тут опять этот запах. Запах крови, который я помню с тех времен, который заставлял меня дрожать, и прятаться, который буквально парализовал меня тогда, сейчас было все наоборот. МНЕ хотелось его крови. Он что-то кричал, толкал и бил меня но ничего не чувствуя я делала свое дело. Отрывая новые куски его поганого мяса я с дикими визигами все рвала его и рвала, и чтобы было, если бы не подбежал Матго. Я бы справилась с ним навсегда, но Матго. Ох, как зря он это сделал, потом мы оба жалели об этом. Он буквально оторвал меня от Кике. Помог ему подняться, и очень сильно меня наказал. Мы отвели Кике домой, он, едва идя, возмущаясь и грозя мне всем, что у него было цело, то и дело норовил меня ударить, а я все норовила его укусить, да побольнее, чтобы он взвыл от боли, как выла моя мать, как выли мои братья и сестра, как выло от него множество кошек и собак, попугаев и ворон, крыс и хомячков. Так тогда мы дошли домой. Матго завел его в комнату обработал раны и напоил лекарством, когда Кике уснул, мы пошли к свою комнату. Я, не грамма ни чувствуя, за собой вины, с чувством не до конца выполненного долга, легла на свое место. Матго сел на диван.
- Су! Иди ко мне!
- Я мигом подбежала к нему, и бросилась в его объятия. По его щекам текли слезы, облизав ему глаза, щеки, как когда-то мне делала мама, я расположилась у него на руках.
Ну что ты натворила! Говорил он мне, гладя мою шарпеинную голову. А я лежала и ни о чем не думала. Мне было хорошо. Хорошо потому что МЫ вместе! И никто никогда нас не разлучит. Мы ВЫЖИВЕМ, знали мы оба, и весь мир будет знать о нас.
Часть третья
В эту ночь мы не спали. Не спал и Кике. Претворившись спящим, он, дождавшись нашего ухода, стал собирать все необходимые бумаги на наш арест. На Матго как на «укрывателя», а на меня как на особо важную проблему продовольственной программы. В доме уже невозможно было скрывать мое присутствие, поэтому Матго стал нервно собирать вещи. Вещей оказалось немного. Плетеная веревка, на которой он меня выводил гулять, и немного еды. И на рассвете мы тихонько вышли из дома через черный ход. Мы всегда через него входили и выходили. Не знал это только Кике. Выставив охрану у входа в дом, он расставил солдат под окнами. Ох, как яростно он бросился к нам в комнату, представляя нас арестованными. После случившегося Кике просто бредил идеей, заковать Матго в кандалы, а меня, меня отправить на "убой" или зажарить собственноручно на верителе. И как он кричал когда, вломившись в дверь, увидел, что нас там нет. Мы бежали. Бежали, что есть силы, бежали туда, где никогда нас не найдут, где мы будем жить спокойно, где нас никто не выдаст и не сдаст меня на «Убой» а Матго в тюрьму. Бежали по лесу, где буквально час несколько часов назад мы спокойно гуляли. Бежать было трудно, убегая по еще лежащему снегу, пропитанному холодной весенней водой, мы то и дело падали, поднимались и бежали дальше. Оставляя позади себя Кике, небольшую, но одновременно уютную комнату, и огромную массу воспоминаний.
Вскоре, стало светло, но бежать мы не переставали. Это был наш шанс, и использовать его было необходимо. Когда мы ушли подальше в лес, наш бег сменился быстрым шагом, а затем и вовсе на прогулочный шаг. Мы уже были, далеко и боятся теперь нам, было нечего, за исключением диких кабанов, которые в то время так рьяно производили набеги на селения. Да! Когда мы убегали в лес от угрожающей нам опасности, о кабанах мы как-то не задумывались. А теперь? Боязнь быть съеденной Кике, я переживала за себя и за Матго быть съеденной дикими кабанами. Да! От перемены мест слагаемых сумма не изменяется. Думала я, и неторопливо плелась за Матго. А Матго, по видимому еще не осознав что, избежав одной опасности, мы шли навстречу другим, неторопливо шел что-то напевая, мне тогда казалось, что он ни о чем не думал. Наверное, думала только я. Наконец-то мы вышли на небольшую открытую от снега поляну, где и решили пообедать. Достав из старенькой котомки немного еды, Матго разделил все поровну. Су! Позвал он меня к себе! Иди кушать разбойница, защитница моя. И что бы я делал, если бы не ты. Работал бы как все, или отдыхал бы в комнате. Ну, впрямь никакой романтики. То ли дело сейчас. Мерзну тут с тобой и за что мне все это??? – не переставая, твердил Матго. Ты у меня чемодан без ручки. Почему без ручки? Потому что тяжко нести и жалко бросить! – говорил он. Не обращая на него внимания, я пошла к своей пайке и медленно как бы нехотя стала, есть, тогда именно тогда я очень хотела на него обидеться, но вкус еды … да еще на свежем воздухе. Ах! подумала я. Все равно, что говорит Матго, говорить и делать две разные вещи, ведь он из-за меня ушел из дома, из-за меня бросил работу, из-за меня пошел в этот лес, значит, он меня любит, а значит, я самая счастливая собака на свете что у меня есть ОН, мой Матго. Едва мы приступили к своей «богатой» трапезе состоявшей из риса, овощей и хлеба, как я услышала тихое-тихое дыхание затем хруст веток, оглянувшись вокруг, я почувствовала какой то запах! Я насторожилась как тогда с Кике.
-Кабан - закричал Матго, и, схватив меня за шкуру, побежал к ближайшему дереву. В три секунды мы были на нем. Дерево оказалось крепким и высоким, наблюдая сверху за кабаном и получив команду: - Фу я уже не стала заниматься самодеятельностью как с Кике, хотя мне и казалось, что этого кабана я уложу в два счета, но как воспитанная собака, подчиненная своему хозяину, я смешно сказать, сидела на дереве у него на руках. Кабан, слава Богу, был один, но такой огромный … Его клыки были размером с меня, а голова? Голова вообще была просто неописуемых размеров. Кабан, кряхтя, подошел к нашему «столу» и в один короткий миг съел все, что причиталось мне, Матго. Моему гневу, не было предела, когда я увидела все это. Почему я так медленно ела? подумала я! Почему? Наверное, Матго думал то же самое, потому что у него было такое недоуменное лицо, это надо было видеть. На глазах страх уже отсутствовал, теперь я уже думала за Матго. Что бы он ничего лишнего не натворил. Теперь я за него была в ответе, и чтобы он немного отвлекся от еды, я, сидя у него на руках, на дереве, причем ни на кого не собираясь нападать начала рычать и лаять на кабана. Оглянувшись, кабан, не понимая ничего, откуда на него лают и рычат, закружился вокруг своей оси, да так быстро, что у меня глаза не успевали за ним смотреть, голова так не крутилась, как тот крутился за своим хвостом. Его движения были подобны крутящемуся волчку. Еще бы немного и от него, наверное - бы раздался свист, подобный юле. Лаяла я тогда во всю свою могучую глотку, а он все крутился и крутился, крутился и крутился, наверное, думал, что лает его хвост. Таким образом, крутившийся кабан, при выписывании своего очередного «па» боком падает на невысокое дерево, ломая его, натыкается на его обломки. Раздался резкий визг. Да! Это был визг умирающего животного. Тело его билось в судорогах, а его могучая пасть все равно жаждало укусить хвост. Прошло немного времени, визг прекратился, кабан издал последний стон и умер. От увиденного, не смотря на прохладную весеннюю погоду, у Матго на лбу выступил пот. Жаль этого кабана – сказал Матго. Потихоньку, одной рукой держа меня за шкуру, другой, перебирая ветки, мы долго спускались с дерева. Непонятно как быстро мы на него забрались и так долго спускались с него. Держа меня на руках, Матго подошел к кабану поближе, убедившись, что тот не дышит, Матго осторожно подошел к нему. Я демонстративно вырвалась у него с рук и с чувством высокого достоинство, высоко держа голову, подбежала к нему и вцепилась всей своей пастью за его хвост. Фу – приказал Матго. Только что на дереве от него пряталась, а сейчас смелая стала? Но что бы он не говорил и как бы он не жалел этого кабана, это была победа. Победа, прежде всего над голодом. Ведь этот кабан съел все наши запасы, не понимая, что теперь, основным запасом нашего продовольствия стал он. Нужно было разделывать тушу. Матго, отыскав нож, принялся за работу. Нужно было разделать тушу пока светло, разделить ее, попытаться сохранить, слава Богу, еще лежал снег, и мясо сохраниться, говорил Матго. Через несколько часов, туша дикого кабана, смотрелась, не сколечко не страшно, а даже как-то жалостливо. Наломав сухие ветки деревьев мы разожгли костер, Матго начал жарить мясо, а пока оно жарилось, мы сооружали себе ночлег. Из поломанного кабаном дерева крышу, присыпав сверху ветками, утеплив свое жилье елью, приготовив ложе из можжевельника, и разведя костер, мы были готовы к наступающей ночи. К тому времени аромат жареного мяса дикого кабана разнесся по всему лесу. Устроившись, поудобнее мы с Матго принялись за ужин. Я тогда ела исключительно сырое мясо, мне оно больше нравилось, ну а Матго жаренное. Мы никогда так много не ели, сколько съели тогда. Может быть все неприятности, оставшиеся позади, плюс свежий воздух, да и мясо, оно было исключительно вкуснейшим. Жили мы бедно, денег хватало лишь на скудное пропитание, иногда Матго отдавал мне свою чашку пустого риса, оставаясь сам голодным. Поэтому этот ужин в праве называться пиром. Набивши свои желудки до отвала, мы легли на можжевеловую ложу. Запах костра, можжевельника и жареного мяса, все смешалось в единый дурманящий сном аромат. По моему телу разлилось приятное тепло. Я легла рядом с Матго и так, прижавшись, друг к другу мы крепко-крепко уснули.
